Была весна. В воздухе пахло переменами, проклёвывалась гласность. И сама жизнь казалась бесконечным праздником, а впереди вырисовывалось нечто ошеломляющее, фантастически счастливое. И, конечно, необратимое.
В редакцию областной газеты пожаловал высокий гость из обкома коммунистической партии. В то время эта газета была единственной, не считая комсомольского издания. И хотя под названием красовалась строгая принадлежность – орган Астраханского обкома КПСС, даже его рядовые инструкторы захаживали к нам редко. А тут явился сам третий секретарь обкома по идеологии Анатолий Гужвин.
Перестройка перестройкой, но советская власть активно нащупывала точки опоры, чтобы не поскользнуться слишком рано. Уловив бодрящий дух свободы, журналисты первыми затрубили о предстоящем рассвете. Заголосили, видимо, слишком рано и неуместно громко. Партия стала лихорадочно демонстрировать свою близость к простому народу, заодно поправляя чрезмерно активных солистов перестройки.
Не помню точно, о чём говорил на встрече с редакционным активом Анатолий Петрович, но менторского тона он никогда не допускал. Мягкий и доброжелательный Гужвин тем не менее мог донести до собеседников свои мысли, не вызывая отторжения или даже раздражения. Как это довольно часто случалось с его коллегами по партийному ремеслу.
В каких отношениях? После знакомства с Анатолием Гужвиным на партконференции в одном из камызякских рыбколхозов, мы встречались лишь пару раз на областных мероприятиях. Один раз, правда, выпили по стопочке в холодное ноябрьское утро после демонстрации. За трибуной на главной площади есть уголок, спрятанный от посторонних глаз, там накрывали столик. Обычный, со спиртным и закусками. Да и столкнулись мы там совершенно случайно. Я вообще первый раз получил пропуск с красной полосой на гостевую часть к основной трибуне.
Машинальный жест Гужвина не остался без внимания редакционной публики. Скорее всего, Анатолий Петрович таким образом погасил свою неловкость при отказе поговорить в неформальной обстановке. Мне кажется, он тоже волновался, первый раз встречаясь с журналистами главной газеты региона. Не каждый чиновник и сегодня отважится на такое. Ну, доверительно положил руку на плечо наиболее знакомого из собравшихся. Что тут особенного? Как бы не так.
В редакционных кулуарах вскоре заговорили «о руке из обкома КПСС», которая будет двигать заместителя редактора по служебной лестнице. Без язвительного Михаила Филипповича тут, конечно, не обошлось. Да он особо своей роли и не скрывал. Нелепость предположения была очевидной. Первый заместитель – в тридцать с небольшим, следующая ступень последняя – редактор. Двигать как бы уже нет необходимости. Но разговоры о том, что тебя якобы толкают, на не пробиваешься сам, опираясь на свои мозги, были неприятными. И вообще, в то время, все это выглядело неприлично.
Кстати, сказать, «дворец» размером шесть на восемь до сих пор так и не достроен, в нём нет электричества. А двустволки отродясь не было. Но это так, к слову. Если и осталась обида, то только на себя. Надо было действовать умнее и хитрее, возможно и гибче, отстаивая свои убеждения и принципы, а не лезть на рожон. И вообще, кому сегодня интересен героизм, самопожертвование во имя каких-то принципов? Разве что родным, друзьям. Атмосфера в обществе, как шутил Аркадий Райкин, мерзопакостная, а точнее – прагматично-циничная. Сказываются падение уровня жизни людей, застой в экономике и политике. Но это другая тема разговора.
Так были «мохнатые руки» в доперестроечные времена? Конечно. И блат был, и семейственность процветала. Но советская власть не приветствовала эти уродливые явления и широкого распространения они, как сегодня, не получили. Люди, у которых имелись «мохнатые руки» наверху, старались это не афишировать. Когда блатные появлялись, скажем, в творческом коллективе, то воспринимались как инопланетяне, как неизбежное исключение из правил и явление постыдное.
Правда, всегда бывают исключения из любых правил. Когда, например, в областную газету назначили редактора Виталия Аракеляна, я уже «вырос» до старшего редактора отдела партийной жизни. Закавычил «вырос» не зря. Рост небольшой, а прибавка к зарплате составила 15 рублей. Это примерно как жалование нынешнего пенсионера. Виталий Аракелович писать, конечно, не умел, но довольно быстро нашёл общий язык с очень непростым журналистским коллективом. Я бы назвал его стиль руководства – командно-компромиссным. Примерно так. Всегда выслушает, хотя, как правило, настаивает на своём. Из всех руководителей, под началом которых пришлось работать, Аракелян наиболее демократичен. Но случай с его назначением – именно исключение.
…Не знаю, где сейчас находится душа моего ушедшего от нас друга, но свои весточки посылает. В виде улыбки с лёгким налётом сарказма и неизменным вопросом: «Как дела?».
AST-NEWS.ru
В редакцию областной газеты пожаловал высокий гость из обкома коммунистической партии. В то время эта газета была единственной, не считая комсомольского издания. И хотя под названием красовалась строгая принадлежность – орган Астраханского обкома КПСС, даже его рядовые инструкторы захаживали к нам редко. А тут явился сам третий секретарь обкома по идеологии Анатолий Гужвин.
Перестройка перестройкой, но советская власть активно нащупывала точки опоры, чтобы не поскользнуться слишком рано. Уловив бодрящий дух свободы, журналисты первыми затрубили о предстоящем рассвете. Заголосили, видимо, слишком рано и неуместно громко. Партия стала лихорадочно демонстрировать свою близость к простому народу, заодно поправляя чрезмерно активных солистов перестройки.
Не помню точно, о чём говорил на встрече с редакционным активом Анатолий Петрович, но менторского тона он никогда не допускал. Мягкий и доброжелательный Гужвин тем не менее мог донести до собеседников свои мысли, не вызывая отторжения или даже раздражения. Как это довольно часто случалось с его коллегами по партийному ремеслу.
Ещё до встречи почетного гостя в комнате отдыха редактора газеты был накрыт фуршет. Слово это ещё не было в обиходе, просто подготовили скромный, по-праздничному убранный стол. А вот пригласить высокого товарища никто из недавно назначенного редакционного начальства не решался.Гужвин поблагодарил присутствующих на встрече и сразу направился к выходу. У двери мы с ним оказались рядом. Я тогда уже был первым заместителем редактора, и, естественно, в числе провожающих. Увидев меня, Анатолий Петрович вдруг полуобнял и спросил: «Как дела?». Это прозвучало довольно громко и не по дежурному искренне. И совершенно неожиданно. Какие дела? Мы же битый час сидели вместе, обсуждая задачи перестройки. А до этого уже неформально поприветствовали друг друга. Озадаченный, я не нашёлся, что и ответить. У стоявшего рядом Михаила Зингера, ответственного секретаря газеты, круглое лицо заметно втянулось. Но он быстро справился с изумлением и стал кивать мне, дескать, зови гостя на чай. Я что-то пробормотал в смысле приглашения в комнату отдыха. Но Анатолий Петрович отказался: «Спасибо, в следующий раз…». Зингер вредничал и продолжал толкать меня в бок, настаивая на более активном приглашении: мол, вы в таких отношениях.
В каких отношениях? После знакомства с Анатолием Гужвиным на партконференции в одном из камызякских рыбколхозов, мы встречались лишь пару раз на областных мероприятиях. Один раз, правда, выпили по стопочке в холодное ноябрьское утро после демонстрации. За трибуной на главной площади есть уголок, спрятанный от посторонних глаз, там накрывали столик. Обычный, со спиртным и закусками. Да и столкнулись мы там совершенно случайно. Я вообще первый раз получил пропуск с красной полосой на гостевую часть к основной трибуне.
Машинальный жест Гужвина не остался без внимания редакционной публики. Скорее всего, Анатолий Петрович таким образом погасил свою неловкость при отказе поговорить в неформальной обстановке. Мне кажется, он тоже волновался, первый раз встречаясь с журналистами главной газеты региона. Не каждый чиновник и сегодня отважится на такое. Ну, доверительно положил руку на плечо наиболее знакомого из собравшихся. Что тут особенного? Как бы не так.
В редакционных кулуарах вскоре заговорили «о руке из обкома КПСС», которая будет двигать заместителя редактора по служебной лестнице. Без язвительного Михаила Филипповича тут, конечно, не обошлось. Да он особо своей роли и не скрывал. Нелепость предположения была очевидной. Первый заместитель – в тридцать с небольшим, следующая ступень последняя – редактор. Двигать как бы уже нет необходимости. Но разговоры о том, что тебя якобы толкают, на не пробиваешься сам, опираясь на свои мозги, были неприятными. И вообще, в то время, все это выглядело неприлично.
Обижался, признаюсь вам, до слез. Это много позже я понял глубокий смысл простых маминых советов. А в тридцать всё воспринимается по-иному. Она говорила: ты слушай, но в голову не забивай, умные и те, которые тебя знают – не поверят. На остальных – не серчай, на таких обижаться грех…Мудрый ведь совет, жаль, не прислушался тогда. Зато потом, через много лет, когда недоброжелатели при помощи холопов из отраслевого телеканала обильно поливали грязью, всё было уже по-другому. Даже немного нравилось, что помнят и после отставки. Серую личность обычно забывают на следующий день. А тут небылицы про роскошную усадьбу на берегу, и пьяные загулы со стрельбой по местным жителям… Много чего нового узнал о себе. Значит, достал, видимо, проходимцев у власти, никак не могли простить «обид», столько денег потратили на черный пиар.
Кстати, сказать, «дворец» размером шесть на восемь до сих пор так и не достроен, в нём нет электричества. А двустволки отродясь не было. Но это так, к слову. Если и осталась обида, то только на себя. Надо было действовать умнее и хитрее, возможно и гибче, отстаивая свои убеждения и принципы, а не лезть на рожон. И вообще, кому сегодня интересен героизм, самопожертвование во имя каких-то принципов? Разве что родным, друзьям. Атмосфера в обществе, как шутил Аркадий Райкин, мерзопакостная, а точнее – прагматично-циничная. Сказываются падение уровня жизни людей, застой в экономике и политике. Но это другая тема разговора.
Так были «мохнатые руки» в доперестроечные времена? Конечно. И блат был, и семейственность процветала. Но советская власть не приветствовала эти уродливые явления и широкого распространения они, как сегодня, не получили. Люди, у которых имелись «мохнатые руки» наверху, старались это не афишировать. Когда блатные появлялись, скажем, в творческом коллективе, то воспринимались как инопланетяне, как неизбежное исключение из правил и явление постыдное.
Правда, всегда бывают исключения из любых правил. Когда, например, в областную газету назначили редактора Виталия Аракеляна, я уже «вырос» до старшего редактора отдела партийной жизни. Закавычил «вырос» не зря. Рост небольшой, а прибавка к зарплате составила 15 рублей. Это примерно как жалование нынешнего пенсионера. Виталий Аракелович писать, конечно, не умел, но довольно быстро нашёл общий язык с очень непростым журналистским коллективом. Я бы назвал его стиль руководства – командно-компромиссным. Примерно так. Всегда выслушает, хотя, как правило, настаивает на своём. Из всех руководителей, под началом которых пришлось работать, Аракелян наиболее демократичен. Но случай с его назначением – именно исключение.
…Не знаю, где сейчас находится душа моего ушедшего от нас друга, но свои весточки посылает. В виде улыбки с лёгким налётом сарказма и неизменным вопросом: «Как дела?».
Н. В. Егоркин
засл. раб. культуры России
Астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», №18 (728), 2017 г.