Главный местечковый записыватель Щюра относился к религиозным праздникам вообще и к Пасхе в частности во все времена по-разному.
В советское время он был ярым атеистом и при случае стучал, куда надо на тех, кто, по его мнению, вёл религиозную пропаганду в разговорах и в творчестве.
На пасхальное приветствие «Христос воскрес!» Щюра тогда отвечал вкрадчивым вопросом:
- Вы серьёзно так считаете? – и сразу бежал звонить куда надо.
Когда КПСС вместе с научным атеизмом провалились в преисподнюю, а православие обрело независимость и свободу своих богослужений, перед Щюрой засияли перспективы хорошо заработать на вере отцов.
Он моментально изменился и на пасхальной седмице при встрече со знакомыми не дожидался вводной фразы, а сразу брал инициативу в свои руки, с энтузиазмом и значением заявляя:
- Воистину воскрес!
После этого заявления собеседнику оставалось только тихо ретироваться, преподнеся Щюре крашеное яйцо.
- А у меня гастрономические яйца уже кончились, - заявлял Щюра, начиная ошкуривать подаренное пасхальное яичко, чтобы незамедлительно его съесть.
Щюра даже публично зачитывал панорамные стихотворные произведения, посвящённые истовой вере народа:
Немедленно у Щюры появилась многочисленная и, по его мнению, православная родова, которая непонятно почему даже не озаботилась тем, чтобы в своё время крестить маленького Щюру в младенчестве. Крестился Щюра почти в сорок лет у очень «духовного» батюшки Василия родом из Волыни, который позднее, когда его перебросили на невыгодный приход, без сомнений оставил иерейскую службу и стал активным торгашом.
Крестный ход подхватил революционную песню.
Только дружба с настоятелем Василием спасла Щюру от скандала с возможным мордобоем.
Осуществлению планов церковной карьеры Щюры мешало в значительной мере то, что главный записыватель не желал целовать руки священнослужителям после благословения, которое ещё кое-как терпел. Иереи, протоиереи и иеромонахи отказ Щюры целовать им руки восприняли относительно спокойно, но вот владыка такой профанации терпеть не стал.
- Я вашего широко известного записывателя благословлять не буду, - заявил епископ в беседе с Мальвиной, пришедшим ходатайствовать за Щюру, - он отказом целовать мне руку уподобляется фарисею, который, пригласив к себе Иисуса, не дал Ему целования…
Это был жирный крест на церковной карьере Щюры. Он сразу охладел к церковной жизни, потому что быть обычным прихожанином не собирался, как не собирался отдаваться душой и сердцем церковному служению, требующему настоящего труда, а не дешёвых понтов.
Тут на горизонте замаячила возможность стать депутатом от Компартии. Теперь Щюра, добираясь к офису записывателей, мурлыкал под нос не утренние молитвы, а сугубо партийные песнопения:
- Ленин всегда живой, Сталин всегда со мной…
Щюра вступил в Компартию в обстановке полной секретности, потому что руководство возлагало на главного записывателя большие надежды.
Во-первых, вступив в Компартию, Щюра должен пропагандировать коммунарские идеи в своём отделении записывателей.
Во-вторых, он должен принимать в союз записывателей пишущих коммунаров, а потом издавать их идейные книги за счёт полуживого бюджета.
В-третьих, вести скрытую антирелигиозную пропаганду, потому что Компартия не без оснований считала главным своим конкурентом в политической борьбе церковь, прославляющую распятого и затем воскресшего Христа.
В-четвёртых, коммунары надеялись на организаторские таланты главного записывателя, способного, по их мнению, поднять городскую организацию коммунаров на небывалые высоты.
Щюра обманул все надежды коммунаров. При отсутствии идейной убеждённости он был способен только на злопыхательство, которое уживалось с привычкой попрошайничать по любому поводу у антиподов коммунарского движения – у властей «антинародного режима» и акул местечкового невнятного бизнеса.
Из пишущих коммунаров в союз записывателей был принят самый нелепый, приставший к коммунарскому движению совершенно случайно. Таким же образом он мог бы пристать и ЛГБТэшникам во всём их радужном многоцветии.
Чтобы вести правильную антирелигиозную пропаганду, надо быть убеждённым атеистом, а таковым Щюра не являлся. Он примитивно верил в бесов, духов и в народные приметы.
Организаторских способностей Щюра также не показал. Он отличился тем, что присвоил членские взносы верных партийцев за пять месяцев своей работы в качестве секретаря горкома, не проведя при этом ни одного полноценного собрания, не говоря уже о пленумах, митингах, субботниках и прочей мелочёвке.
В итоге у Щюры состоялся нелицеприятный разговор с первым секретарём обкома Компартии.
- Из партии мы тебя выгонять не будем, чтобы не позориться. До конца депутатского срока ты будешь числиться коммунаром, а потом нам лучше не встречаться. Понял, дурень?
- Понял, - кивнул Щюра и отправился восвояси как побитая собака.
В офисе записывателей за столом, тесно заставленным бутылками, его ждали Моня и Мина.
Собутыльники налили боссу и выслушали повесть о его духовных метаниях.
- К какому же ты берегу теперь прибьёшься? – вопросила-заголосила «сердобольная» Мина, - всё к тому идёт, что опять тебе суждено идти в церковь – ведь ты, как-никак родовой казак…
- Да выдумал я всё про свою казачью родову, никто ж не проверит…
- Тебе врать не привыкать, ты уже начал бабки тянуть под мифический международный штаб переводчиков, хотя не знаешь ни одного иностранного языка и занимаешься не переводами, а лапидарными переложениями на русский язык того, что для тебя, враля, перевели дословно другие люди.
- «Ты повернул глаза зрачками в душу, а там повсюду пятна черноты, и их ничем не смыть!», - неожиданно для самого себя Моня процитировал Шекспира.
- Ты чего, ополоумел?! – Щюра не верил собственным ушам, не ожидая от Мони такой подставы.
- Ой, чего это я? – Моня как будто пробудился от минутного сна, в котором пребывал непривычно для себя чистым, честным, трезвым и по-настоящему талантливым лирическим поэтом.
- Короче, нам надо меньше пить, - подвела черту Мина и предложила Щюре, - наливай!
Пьянка набирала обороты.
AST-NEWS.ru
В советское время он был ярым атеистом и при случае стучал, куда надо на тех, кто, по его мнению, вёл религиозную пропаганду в разговорах и в творчестве.
На пасхальное приветствие «Христос воскрес!» Щюра тогда отвечал вкрадчивым вопросом:
- Вы серьёзно так считаете? – и сразу бежал звонить куда надо.
Когда КПСС вместе с научным атеизмом провалились в преисподнюю, а православие обрело независимость и свободу своих богослужений, перед Щюрой засияли перспективы хорошо заработать на вере отцов.
Он моментально изменился и на пасхальной седмице при встрече со знакомыми не дожидался вводной фразы, а сразу брал инициативу в свои руки, с энтузиазмом и значением заявляя:
- Воистину воскрес!
После этого заявления собеседнику оставалось только тихо ретироваться, преподнеся Щюре крашеное яйцо.
- А у меня гастрономические яйца уже кончились, - заявлял Щюра, начиная ошкуривать подаренное пасхальное яичко, чтобы незамедлительно его съесть.
Щюра даже публично зачитывал панорамные стихотворные произведения, посвящённые истовой вере народа:
Я помню, как в стране советской,
Царила где КПСС,
К спасенью среди диких бедствий
Звучал пароль «Христос воскрес!»
И если вам не отвечали,
То перед вами точно бес.
Друзья ж по вере не молчали –
Звучал ответ: «Воистину вокрес!»…
Немедленно у Щюры появилась многочисленная и, по его мнению, православная родова, которая непонятно почему даже не озаботилась тем, чтобы в своё время крестить маленького Щюру в младенчестве. Крестился Щюра почти в сорок лет у очень «духовного» батюшки Василия родом из Волыни, который позднее, когда его перебросили на невыгодный приход, без сомнений оставил иерейскую службу и стал активным торгашом.
Вообще-то Щюра сразу хотел стать архиепископом, но когда узнал, что для этого придётся принимать монашеский постриг, отказался от этого замысла и согласен был рукоположиться в протоиерея.На первом же пасхальном крестном ходе Щюра занял место впереди шествия. Записыватель шёл, выставив вперёд книгу своего недавно опубликованного романа, которому выпала судьба издаваться впоследствии не раз под другими названиями в целях впарить-таки вдумчивому читателю эклектичный щюрин бред. Когда шествие двинулось вокруг храма, Щюра затянул единственную песню, которую знал наизусть – «Смело, товарищи, в ногу».
Крестный ход подхватил революционную песню.
Только дружба с настоятелем Василием спасла Щюру от скандала с возможным мордобоем.
Осуществлению планов церковной карьеры Щюры мешало в значительной мере то, что главный записыватель не желал целовать руки священнослужителям после благословения, которое ещё кое-как терпел. Иереи, протоиереи и иеромонахи отказ Щюры целовать им руки восприняли относительно спокойно, но вот владыка такой профанации терпеть не стал.
- Я вашего широко известного записывателя благословлять не буду, - заявил епископ в беседе с Мальвиной, пришедшим ходатайствовать за Щюру, - он отказом целовать мне руку уподобляется фарисею, который, пригласив к себе Иисуса, не дал Ему целования…
Это был жирный крест на церковной карьере Щюры. Он сразу охладел к церковной жизни, потому что быть обычным прихожанином не собирался, как не собирался отдаваться душой и сердцем церковному служению, требующему настоящего труда, а не дешёвых понтов.
Тут на горизонте замаячила возможность стать депутатом от Компартии. Теперь Щюра, добираясь к офису записывателей, мурлыкал под нос не утренние молитвы, а сугубо партийные песнопения:
- Ленин всегда живой, Сталин всегда со мной…
Щюра вступил в Компартию в обстановке полной секретности, потому что руководство возлагало на главного записывателя большие надежды.
Во-первых, вступив в Компартию, Щюра должен пропагандировать коммунарские идеи в своём отделении записывателей.
Во-вторых, он должен принимать в союз записывателей пишущих коммунаров, а потом издавать их идейные книги за счёт полуживого бюджета.
В-третьих, вести скрытую антирелигиозную пропаганду, потому что Компартия не без оснований считала главным своим конкурентом в политической борьбе церковь, прославляющую распятого и затем воскресшего Христа.
В-четвёртых, коммунары надеялись на организаторские таланты главного записывателя, способного, по их мнению, поднять городскую организацию коммунаров на небывалые высоты.
Щюра обманул все надежды коммунаров. При отсутствии идейной убеждённости он был способен только на злопыхательство, которое уживалось с привычкой попрошайничать по любому поводу у антиподов коммунарского движения – у властей «антинародного режима» и акул местечкового невнятного бизнеса.
Из пишущих коммунаров в союз записывателей был принят самый нелепый, приставший к коммунарскому движению совершенно случайно. Таким же образом он мог бы пристать и ЛГБТэшникам во всём их радужном многоцветии.
Чтобы вести правильную антирелигиозную пропаганду, надо быть убеждённым атеистом, а таковым Щюра не являлся. Он примитивно верил в бесов, духов и в народные приметы.
Организаторских способностей Щюра также не показал. Он отличился тем, что присвоил членские взносы верных партийцев за пять месяцев своей работы в качестве секретаря горкома, не проведя при этом ни одного полноценного собрания, не говоря уже о пленумах, митингах, субботниках и прочей мелочёвке.
В итоге у Щюры состоялся нелицеприятный разговор с первым секретарём обкома Компартии.
- Из партии мы тебя выгонять не будем, чтобы не позориться. До конца депутатского срока ты будешь числиться коммунаром, а потом нам лучше не встречаться. Понял, дурень?
- Понял, - кивнул Щюра и отправился восвояси как побитая собака.
В офисе записывателей за столом, тесно заставленным бутылками, его ждали Моня и Мина.
Собутыльники налили боссу и выслушали повесть о его духовных метаниях.
- К какому же ты берегу теперь прибьёшься? – вопросила-заголосила «сердобольная» Мина, - всё к тому идёт, что опять тебе суждено идти в церковь – ведь ты, как-никак родовой казак…
- Да выдумал я всё про свою казачью родову, никто ж не проверит…
- Тебе врать не привыкать, ты уже начал бабки тянуть под мифический международный штаб переводчиков, хотя не знаешь ни одного иностранного языка и занимаешься не переводами, а лапидарными переложениями на русский язык того, что для тебя, враля, перевели дословно другие люди.
- «Ты повернул глаза зрачками в душу, а там повсюду пятна черноты, и их ничем не смыть!», - неожиданно для самого себя Моня процитировал Шекспира.
- Ты чего, ополоумел?! – Щюра не верил собственным ушам, не ожидая от Мони такой подставы.
- Ой, чего это я? – Моня как будто пробудился от минутного сна, в котором пребывал непривычно для себя чистым, честным, трезвым и по-настоящему талантливым лирическим поэтом.
- Короче, нам надо меньше пить, - подвела черту Мина и предложила Щюре, - наливай!
Пьянка набирала обороты.
Рос Эзопов, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», № 12 (772), 2018 г.