113 лет назад в этот день на станции Астапово скончался Лев Толстой. Личность Толстого – это личность человека трагического, человека типично русского, мятущегося и неспокойного, который всю жизнь искал заветную «землю на горизонте», но прошел мимо нее, хотя в самом конце решил вернуться к ее поискам. И в этом он нам всем очень близок, ведь кто из нас в хоть раз в жизни не помышлял все бросить и уйти из дома далеко-далеко, куда-нибудь, где все будет иначе, по-другому. Но…
Лев Николаевич, уже блестящий писатель, в 1870-х годах, когда все общество было встревожено и взволновано, пережил глубокий религиозный кризис, из которого так и не смог выйти. «На меня стали находить минуты недоумения, остановки жизни, как будто я не знал, как мне жить, что мне делать, и я терялся и впадал в уныние… Эти остановки выражались всегда одинаковыми вопросами: Зачем? Ну, а потом?». Ответ он находил всегда один: «Истина была та, что жизнь есть бессмыслица...».
У него возникла тяга к смерти, он пережил испуг оставленности и покинутости в мире. Кризис разрешился, когда Толстой обнаружил, что: «Знать Бога и жить одно и то же. Бог и есть жизнь. Живи, отыскивая Бога, и тогда не будет жизни без Бога…» Однако подлинного Бога Толстой так и не нашел. Простота духовного наследия Серафима Саровского и Оптинских старцев для его фундаментального, необъятного ума осталась непостижимой. И он создал собственное «учение», к которому начал приспосабливать Евангелие, поскольку считал, что собственный личный религиозный опыт и чувство являются главными и именно на них следует опираться.
Не случайно он в одной из статей предлагал очень характерный метод. Пусть каждый читает Евангелие с карандашом в руке, и отмечает, что ему понятно, – красным слова Христа, синим другие места. И, таким образом, только отмеченное остается существенным.
Итогом этой духовной и душевной трагедии Толстого стало то, что сама мысль о Христе стала противна ему. Однажды Толстому задали вопрос, с кем из великих людей он хотел бы встретиться. Он назвал многих, а когда собеседник удивился, что среди них не было Христа, Толстой резко ответил: «Вот уж с кем мне не хотелось бы встречаться. Пренеприятный был господин». После этого для него стала неизбежной идея о создании «нового учения», вся мораль которого свелась в итоге к простенькому «здравому смыслу» и к «житейскому благоразумию». Отсюда его стремление в последние годы к опрощению или даже примитивизации, которая не только не спасала его, но, входя ежедневно в противоречие с окружающими понятиями и образами, делала его жизнь все более запутанной. Обменяв Церковь, Бога на здравый смысл, он в итоге не получил ничего, кроме, по словам М.Горького «бесконечного, ничем не устранимого отчаяния и одиночества...».
Под конец жизни Толстой, не видя выхода, ушел из Ясной Поляны. Куда? Он хотел уехать далеко, возможно, на юг и там начать новую жизнь, к которой, наверное, чувствовал силы. Но примечательно, что последний порыв его был в Оптину Пустынь, куда он приехал, был узнан и спокойно принят и поселился в монастырской гостинице. На следующий день он пошел в скит, к одному из старцев, Иосифу, стоял у двери его кельи, не решался войти, уходил и вновь возвращался и так и не сумев войти, вернулся в гостиницу и вскоре уехал, чтобы умереть через несколько дней на станции Астапово. Умереть в ужасном страхе смерти, умереть беспокойно, в отчаянии и нераскаянии. Один из Оптинских старцев прибыл к нему в надежде принять последнюю исповедь, но так и не был допущен к умирающему.
Крупнейшая, парадоксальная фигура, глубоко национальная, писатель, по которому, по точному выражению Ю.Лотмана, нельзя жить, но и без него нельзя жить.
Его личность точно показывает, что русская литература не может быть без Православия и разрыв с ним – обязательно трагедия. Приближение ко Христу осмысляло и обогащало литературу, делало ее не просто литературой, но жизненной философией, руководством к действию. Книги не только читали и перечитывали – по ним жили, в них искали ответы на самые актуальные вопросы, заглушали боль и утешались в страдании.
Поэтому они вечны.
Борис Якеменко
