На старости лет люди становятся спокойнее, но главный записыватель Щюра, старея, становился всё более дёрганным и непоседливым. Будь у Щюры хоть какой-никакой талант, он разродился бы новыми книгами. Но коммунар-депутат отдавал последние месяцы своей непутёвой жизни судебным процессам против своих врагов, которых становилось всё больше, и попыткам отмочить что-нибудь небывалое.
– В этом году снова грянет Октябрь! – пискляво вещал Щюра, выпивая с собутыльниками-подчинёнными Моней и Миной. Щюра всем надоел своим политическим пророчеством. Мина и Моня обычно только кивали головами, но на этот раз «широко известная» поэтесса не выдержала.
– Октябрьский переворот совершился после и благодаря Февральской революции 1917 года, – лекторским тоном произнесла Мина, – без Февраля не было бы Октября, но ваше коммунарское начальство тупо талдычит о грядущем перевороте…
Наступило долгое молчание, нарушаемое бульканьем разливаемой водки.
– Если февральская революция необходима, – хлопнул по столу жирной ладонью главный записыватель, – то она должна произойти!
Незамедлительно был создан комитет по проведению Второй Февральской революции, куда вошёл цвет местечкового отделения союза записывателей и вся верхушка обкома Компартии.
Чтобы закошмарить общественность, комитет утвердил живой список для первоочередных репрессий.
В комитет, разбитый как сад в офисе записывателей, повалил народ. Это были чиновники, деятели науки и искусства, одинаково далёкие и от первого и второго. Приходили даже судейские и правоохранители. Люди, которые должны были жестко пресечь идиотское начинание Щюры, униженно просили принять и записать их в сторонники, а следовательно, исключить из списка обречённых на репрессии.
Записыватели шли навстречу жалким конформистам.
– Если поможете с оружием, – нагло заявлял Щюра, – то включим в комитет.
Незамедлительно из карманов доставались пистолеты служебные и наградные. Отличился прапорщик в/ч, дислоцированной под городом.
– Завтра подгоню машину автоматов и пулемётов, – гордо заявил прапор, – Они у меня давно лежат списанные, а по акту и уничтоженные… Не знал просто, куда девать… Ваххабитам-то теперь оружие без надобности – им своего девать некуда…
Сделав такое заявление, прапор пропал. Поговаривали, что его перехватили оппозиционеры вычурно-справедливой ориентации. Этим дуракам оружие понадобилось тоже для борьбы с властями – с помощью автоматов они в виде протеста планировали угрожать собственной жизни.
– Без оружия нельзя! – возмущался Щюра, – мы должны взять вокзал, банки, телеграф, продуктовые магазины и вообще объявить всеобщую забастовку… Пора брать власть в свои руки…
По городу между тем бегали члены комитета по проведению Второй Февральской революции и раздавали прохожим книжечки корявых стихов главного записывателя, завалявшиеся в кладовке офиса записывателей. Стихотворный бред Щюры, имитирующий патриотические чувства, должен был поднимать революционные настроения, а получалось наоборот. Даже те люди, которые никогда не были склонны к стукачеству, звонили в правоохранительные органы, выкладывали в своих блогах в интернете своё возмущение революционной свистопляской местечковых вальтанутых записывателей и коммунаров.
– Это же уголовное преступление, – чуть не плакала Мина, – нас всех посажают безо всяких условностей.
– Революция всё спишет, – бормотал депутат-коммунар, вливший в себя литр коньяка.
– Нам необходимо отречение императора! – визжала Мина, набравшаяся водки и революционных настроений.
– Составляй текст, – приказал Щюра, когда до него минут через десять дошёл смысл сказанного. Он подвинул Мине ноутбук и хмуро следил за неловкими тычками поэтессы в клавиатуру. Он совершенно не обращал внимания, что за разбитым окном офиса записыватели, приплясывая и кривляясь, пели хором «Интернационал», прихлёбывая водку из разнокалиберных бутылок.
Полиции не было, потому что из министерства культуры был ответственный звонок о том, что записыватели замутили реконструкцию событий Февральской революции 1917 года.
Первый продуктовый магазин, оказавшийся на пути, был разгромлен и разграблен. Дряблые руки с возрастными пятнами решительно хватали бутылки со спиртным и деньги из кассы. Дальше продолжалось в том же духе.
– Власть – народу! – неслось над огромной пьяной толпой. – Водка – народу! Мясо – народу! Деньги – народу!
После ограбления десятка магазинов на пути попалось отделение Сбербанка.
– Берите камни и кирпичи! – крикнул кто-то опытный и сообразительный.
Десятка два мужчин и женщина влетели в сбербанк, готовые запустить камни в головы чистеньких операционисток.
– Давайте деньги, если хотите остаться целыми! – завизжала бабулька, сжимавшая в руках две початые бутылки водки.
Толпа при своём движении занимала всю ширину улицы, растянувшись на два квартала.
Одновременно происходили ограбления сразу нескольких магазинов.
Полицейские машины сопровождали движение толпы по параллельным улицам.
Протестную манифестацию в центр так и не допустили, чётко накрыв густым облаком газа…
О погибших никто не сообщал, но если бы кто дорылся до этих сведений, то узнал, что суммарная месячная выплата пенсий в регионе сократилась на десятки миллионов рублей, что говорило о естественной и скоропостижной смерти тысяч низкооплачиваемых пенсионеров…
Щюра очнулся в отдельной больничной палате. К его руке тянулось несколько капельниц, а рядом с кроватью сидел Мальвина в белом халате посетителя.
– Всё хорошо, – говорил улыбаясь щюрин дружок, – ни о чём не беспокойся… Виновные наказаны… Ты с Моней и Миной представлены к местечковым общественным наградам… Вы помогли выявить целую разветвлённую организацию, замышлявшую государственный переворот.
Щюра – природный дурак и потомок дураков – мечтательно улыбнулся и снова потерял сознание.
AST-NEWS.ru
– В этом году снова грянет Октябрь! – пискляво вещал Щюра, выпивая с собутыльниками-подчинёнными Моней и Миной. Щюра всем надоел своим политическим пророчеством. Мина и Моня обычно только кивали головами, но на этот раз «широко известная» поэтесса не выдержала.
– Октябрьский переворот совершился после и благодаря Февральской революции 1917 года, – лекторским тоном произнесла Мина, – без Февраля не было бы Октября, но ваше коммунарское начальство тупо талдычит о грядущем перевороте…
Наступило долгое молчание, нарушаемое бульканьем разливаемой водки.
– Если февральская революция необходима, – хлопнул по столу жирной ладонью главный записыватель, – то она должна произойти!
Незамедлительно был создан комитет по проведению Второй Февральской революции, куда вошёл цвет местечкового отделения союза записывателей и вся верхушка обкома Компартии.
Чтобы закошмарить общественность, комитет утвердил живой список для первоочередных репрессий.
В комитет, разбитый как сад в офисе записывателей, повалил народ. Это были чиновники, деятели науки и искусства, одинаково далёкие и от первого и второго. Приходили даже судейские и правоохранители. Люди, которые должны были жестко пресечь идиотское начинание Щюры, униженно просили принять и записать их в сторонники, а следовательно, исключить из списка обречённых на репрессии.
Записыватели шли навстречу жалким конформистам.
– Если поможете с оружием, – нагло заявлял Щюра, – то включим в комитет.
Незамедлительно из карманов доставались пистолеты служебные и наградные. Отличился прапорщик в/ч, дислоцированной под городом.
– Завтра подгоню машину автоматов и пулемётов, – гордо заявил прапор, – Они у меня давно лежат списанные, а по акту и уничтоженные… Не знал просто, куда девать… Ваххабитам-то теперь оружие без надобности – им своего девать некуда…
Сделав такое заявление, прапор пропал. Поговаривали, что его перехватили оппозиционеры вычурно-справедливой ориентации. Этим дуракам оружие понадобилось тоже для борьбы с властями – с помощью автоматов они в виде протеста планировали угрожать собственной жизни.
– Без оружия нельзя! – возмущался Щюра, – мы должны взять вокзал, банки, телеграф, продуктовые магазины и вообще объявить всеобщую забастовку… Пора брать власть в свои руки…
По городу между тем бегали члены комитета по проведению Второй Февральской революции и раздавали прохожим книжечки корявых стихов главного записывателя, завалявшиеся в кладовке офиса записывателей. Стихотворный бред Щюры, имитирующий патриотические чувства, должен был поднимать революционные настроения, а получалось наоборот. Даже те люди, которые никогда не были склонны к стукачеству, звонили в правоохранительные органы, выкладывали в своих блогах в интернете своё возмущение революционной свистопляской местечковых вальтанутых записывателей и коммунаров.
Тем временем по городу ползли мрачные слухи, народ стремительно скупал крупы, спички, муку и сахар.В офис записывателей зашёл в порядке планового обхода местный участковый, но вместо культурного разговора, на который он надеялся, его избили пьяные записыватели. Первый удар сделал Моня. Избитого участкового разоружили и бросили около ближайших мусорных баков.
– Это же уголовное преступление, – чуть не плакала Мина, – нас всех посажают безо всяких условностей.
– Революция всё спишет, – бормотал депутат-коммунар, вливший в себя литр коньяка.
– Нам необходимо отречение императора! – визжала Мина, набравшаяся водки и революционных настроений.
– Составляй текст, – приказал Щюра, когда до него минут через десять дошёл смысл сказанного. Он подвинул Мине ноутбук и хмуро следил за неловкими тычками поэтессы в клавиатуру. Он совершенно не обращал внимания, что за разбитым окном офиса записыватели, приплясывая и кривляясь, пели хором «Интернационал», прихлёбывая водку из разнокалиберных бутылок.
Полиции не было, потому что из министерства культуры был ответственный звонок о том, что записыватели замутили реконструкцию событий Февральской революции 1917 года.
Эмиссары комитета по проведению Второй Февральской революции между тем добрались до городских окраин, где вперемежку с цыганами и бомжами проживали последние жители деревни.Отставшие от времени бабули устроили шумный митинг и, подкрепившись самогоном собственного изготовления, двинулись в сторону центра города, скандируя революционные лозунги из советских фильмов о революциях.
Первый продуктовый магазин, оказавшийся на пути, был разгромлен и разграблен. Дряблые руки с возрастными пятнами решительно хватали бутылки со спиртным и деньги из кассы. Дальше продолжалось в том же духе.
– Власть – народу! – неслось над огромной пьяной толпой. – Водка – народу! Мясо – народу! Деньги – народу!
После ограбления десятка магазинов на пути попалось отделение Сбербанка.
– Берите камни и кирпичи! – крикнул кто-то опытный и сообразительный.
Десятка два мужчин и женщина влетели в сбербанк, готовые запустить камни в головы чистеньких операционисток.
– Давайте деньги, если хотите остаться целыми! – завизжала бабулька, сжимавшая в руках две початые бутылки водки.
Толпа при своём движении занимала всю ширину улицы, растянувшись на два квартала.
Одновременно происходили ограбления сразу нескольких магазинов.
Полицейские машины сопровождали движение толпы по параллельным улицам.
Приказа остановить толпу пока не было. Даже туповатое местное полицейское начальство понимало, что без массовых жертв не обойдётся, потому что армию пьяных можно было остановить только оружием…А в это время в комитете по организации революции был закончен и отполирован текст отречения, но читать его уже никто не мог – пьяный комитет в полном составе отрубился, в сознании оставался только Моня. Он слезливо читал стихи Есенина, которого беспричинно считал своим предтечей. Он не перестал их читать вслух даже тогда, когда в офис зашли трезвые и серьёзные люди, чтобы выносить членов комитета…
Протестную манифестацию в центр так и не допустили, чётко накрыв густым облаком газа…
О погибших никто не сообщал, но если бы кто дорылся до этих сведений, то узнал, что суммарная месячная выплата пенсий в регионе сократилась на десятки миллионов рублей, что говорило о естественной и скоропостижной смерти тысяч низкооплачиваемых пенсионеров…
Щюра очнулся в отдельной больничной палате. К его руке тянулось несколько капельниц, а рядом с кроватью сидел Мальвина в белом халате посетителя.
– Всё хорошо, – говорил улыбаясь щюрин дружок, – ни о чём не беспокойся… Виновные наказаны… Ты с Моней и Миной представлены к местечковым общественным наградам… Вы помогли выявить целую разветвлённую организацию, замышлявшую государственный переворот.
Щюра – природный дурак и потомок дураков – мечтательно улыбнулся и снова потерял сознание.
Рос Эзопов, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», №5 (715), 2017 г.