Первый вопрос о понятийном языке сегодняшней цивилизации. Например, США сегодня общаются с миром в категориях «миссионер – дикарь», «цивилизация – варварство», «просвещение – тьма». Если брать старый свет, то античная цивилизация выражала и определяла свое отношение к миру на языке мифологии, средневековье на языке теологии, новое время на языке философии, новейшее на языке науки. Новейшее время (в рамках признаков, определенных Хайдеггером и не только) закончилось, наступает новая эпоха, еще не определенная терминологически. Какой язык она будет использовать для описания происходящего, для установления смысловых связей между явлениями?
С этим вопросом напрямую связано еще три. Первый о «лице», образе современной эпохи. Лицо XVIII и XIX века, например, определяли три направления – просвещение, сентиментализм и романтизм? Из каких типических черт складывается образ современной цивилизации? Второй вопрос о человеке, стоящем у истоков новой эпохи, в которую мы вступили.
В конце античности и у истоков Средневековья стоял Блаженный Августин, определивший концепцию времени, сознания и истории. Завершал средневековье и открывал Новое время Декарт, определивший методику познания мира и предметов. Кант стоял у истоков современной, уходящей на наших глазах, эпохи. Все эти люди стали сублимацией наступавшего времени, не случайно время все время возвращалось к ним, по-новому перечитывая их наследие. Кто стоит у истоков новой эпохи сегодня? К кому, как к спасительному берегу, можно будет возвращаться спустя десятки лет, чтобы вновь обрести уверенность, понять, что происходит?
Наконец, третий вопрос. Как, в образе чего мы представляем мир, в котором собираемся жить? Рим, а затем и Византия более тысячи лет служили образцом политического, общественного, религиозного устройства. В частном, национальном смысле тоже существовали образцы. Есть известное выражение, что англичанин представляет себе мир, как завод, немец как казарму, француз как салон, а русский как храм. Мыслим ли мы будущий мир в виде Рима, Византии, храма, Небесного Иерусалима? Или в виде Европы? Или в виде США? Или в виде России.
Сегодня мы наблюдаем тоску по формам былого имперского величия у многих стран-бывших империй – Польши, Турции, Англии, – и видим попытки возрождения этого величия. Но, поскольку, по мысли Х.Ортеги и Гассета «в истории была только одна империя – Римская», значит ли это, что будущее европейской цивилизации или значительных ее частей обретет контуры очередного Рима?
Борис Якеменко
